НЕОБЪЯСНИМАЯ ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ ПАМЯТИ или СЛОВЕСНИК-КУДЕСНИК
( про школьного учителя литературы
Давида Яковлевича Райхина) Моих знакомых удивляет, насколько хорошо и детально я помню содержание произведений русских классиков, изучавшихся в средней школе четыре десятилетия назад, насколько легко могу произвести разборку и анализ любого образа и героя, и насколько быстро пишу на любые темы: научные, научно-популярные, общественные и сугубо дамские. А ведь я по профессии не филолог, а биохимик, и память у меня отнюдь не феноменальная. Я обычная среднестатистическая тетка с обычной средненькой памятью да плюс возрастная забывчивость. Но эта забывчивость удивительным образом обходит все хрестоматийные литературные произведения, изучавшиеся в школьном детстве. А накопившаяся с годами усталость никак не отражается на скорости и качестве письма. Чудеса, да и только! Этими чудесами я обязана одному-единственному человеку - своему школьному учителю словесности - талантливому мудрому опытному Давиду Яковлевичу Райхину. 

В 1960-е годы я училась в московской английской спецшколе №19 имени В. Г. Белинского. Литературу в 9-10 классах у нас вел Давид Яковлевич Райхин, известный учитель и методист, кандидат наук, автор школьного учебника по литературе. Мои сверстники, наверное, помнят этот учебник А.А.Зерчанинова и Д.Я.Райхина по литературе для 9 класса. 

Для тех лет, 1960х, иметь такого учителя - кандидата наук, известного методиста, университетского лектора (лекции для поступающих в вузы) и кумира и образца для подражания многих педагогов - необычно. Повезло же мне и моим одноклассникам! Щедрый презент фортуны! Однако дело не только в регалиях Райхина. Такое глубокое постижение литературы учениками и закладывание прочных знаний в их неокрепшие мозги шло не от регалий и почета, а от необычности преподавания Давида Яковлевича.

Своим учебником "Зерчанинов и Райхин" Давид Яковлевич при преподавании не пользовался никогда - оставил его нам на внеклассное чтение. А пользовался только произведениями русских классиков и иногда рекомендовал взрослую критическую литературу, не отказывая себе в удовольствии произнести: "А это написал мой друг такой-то...". На нас это действовало - то, что у Давида Яковлевича такие друзья-критики. А также действовала его ненавязчивая манера преподавания (без прессинга и педалирования) и исключительно вежливая манера общения. Он обращался к нам на "вы", а в замечаниях в наших ученических тетрадках писал это "Вы" с большой буквы, никогда не прибегал к банальным учительским воздействиям, как-то: стучание указкой, топанье ногой, повелительные выкрики-окрики "Тише! Не подсматривайте! Не списывайте!", дисциплинарные взыскания, грозные записи в дневниках, выставление из класса с напутствием подумать над своим недостойным поведением, вызов родителей в школу и прочие избитые приемчики. Да и как можно выставлять из класса и вызывать родителей взрослых людей, удостоенных обращения на "вы"? 

А вот со списыванием Давид Яковлевич спуску не давал. Он не делал замечаний во время уроков, но при разборке классных и домашних сочинений убивал наповал язвительными фразами:

- А ведь вам, уважаемый Петров, сочинение написала Иванова! А вы переписали своим почерком! Но я вам ставлю не "два", а "три" - из уважения к жалкому труду переписчика. Ведь вы, поди, ночь сидели, разбирая каракули Ивановой, да немало гусиных перьев и свечей извели... Или вы жгли лучину? 

В классе гомерический хохот. Петров сидит пунцовый, Иванова рдеет, как маков цвет. Петров больше никогда не воспользуется услугами Ивановой, а та скорее умрет, чем напишет ему хоть абзац. И свой корявый малоразборчивый почерк, предмет вечной жалобы педагогов, она исправит. 

- А вот эта дева, - кивок на нерадивую ученицу, - удачно процитировала моего друга (фамилия критика), длинная такая цитата, на все сочинение... Я другу передам: пусть порадуется! Но вот беда: дева забыла поставить кавычки. Ей надо было поставить кавычки в начале и в конце сочинения. А за сочинение я ставлю "пять", только не деве, а моему другу, а дева пусть потрудится и напишет свое собственное...

Упомянутая дева становится густо-малиновой. Думала, что всех перехитрила: взяла в районной библиотеке никому не известную критическую книжку и сдула с нее. А Давид Яковлевич, оказывается, и книжку знает и с автором знаком.

- А вы, молодой человек, воспользовались сочинением своей сестры, которую я имел честь обучать четыре года назад. Сочинение хорошее, но я же не могу ставить "пятерку" два раза за одно и то же сочинение! 

Молодой человек пламенеет и трепещет как полковое знамя и в душе проклинает и себя и свою старшую сестрицу, хранящую дома старые школьные тетрадки. 

Память у Давида Яковлевича была великолепная. Даже если нерадивый отрок списывал у старшей сестры не слово в слово, Давид Яковлевич все равно узнавал. Он вообще помнил стили и манеры письма каждого (sic!) своего ученика. 

Давид Яковлевич был строгим учителем и своими саркастическими замечаниями мог довести до кумачового цвета любого. Хотя на вид - добрый дедушка. Теперь-то я понимаю, что в те годы он вовсе не был старым - лет 45, наверное - но подросткам все кажутся старыми, кто старше тридцати. Внешность Давида Яковлевича тоже запала в память, хотя у меня нет ни единой его фотографии, и почему-то не дали его фото на традиционном выпускном фотомонтаже. Средние рост и комплекция, приятное семитское лицо, седоватые мелко вьющиеся волосы. И голос запомнился - не громкий и не тихий, ровный, никогда не сбивающийся на крик, но при этом с яркой интонационной окраской. Значительный голос. Впечатляющий голос. Врывающийся в душу голос. 

И почерк Давида Яковлевича отпечатался в памяти, хотя я не сохранила его записей (о чем сейчас очень жалею) - четкий ясный некрупный почерк школьного педагога, с необычным обращением на "Вы" с большой буквы. 

Давид Яковлевич - педагог Божьей милостью. Вернее, так - педагог от Бога, отшлифовавший свой педагогический дар. Он сам нам говорил, что не только нас учит, но и у нас учится - и мы гордились своей значимостью. И под эту гордость и значимость Давид Яковлевич мог давать любые домашние задания, любого размера и сложности - все выполняли и никто не роптал, что много задано. Для сравнения: по другим предметам, особенно на физике и математике, школьническое нытье по поводу огроменных заданий и чрезмерной переутомляемости постоянно муссировалось на родительских собраниях. Школяры вообще обожают жаловаться мамам-папам. А вот на Давида Яковлевича никто не жаловался, даже если он задавал на неделю прочесть и проработать двести страниц серьезного произведения. Да и эти страницы как-то легко читались с его подачи... Впрочем, это уже заслуга не Давида Яковлевича, а русских писателей-классиков. 

Давид Яковлевич никогда с нами не либеральничал и не заигрывал, подобно многим учителям. А чего ему с нами заигрывать? Мы его и так слушались. Слушались и слушали, ибо все, что он говорил, было настолько интересно и полезно, что внимали и постигали все ученики поголовно - и отличники и середнячки. Слабых учеников в нашей школе не водилось (сильная престижная спецшкола), но если бы таковые имелись - Давид Яковлевич и их бы охмурил и заразил любовью к русской литературе.

Давид Яковлевич частенько выходил за рамки школьной программы - как в отношении изучаемого писателя, так и в отношении авторов, не входящих в школьную программу. О Булгакове, Пастернаке и Солженицыне я услышала именно на школьных уроках литературы - и это в 1960е брежневские годы! И на тех же уроках узнала про иные, нехрестоматийные стороны жизни русских классиков и их окружения. Давид Яковлевич даже упоминал совсем уж пикантные детали типа: тройной семейный союз Маяковского, сожительство Некрасова с чужой женой и венерическое заболевание Дантеса, списанное им на тоску по прекрасной Натали Гончаровой-Пушкиной. Он не смаковал эти порочные бытовые мелочи, вовсе нет, лишь упоминал. И без тени пошлости! И с безграничным уважением к классику! А эти недетские нюансы... Ну и что? Мы же были уже взрослыми. И мне кажется, что отчасти благодаря Давиду Яковлевичу мы и взрослели быстрее. Если с ребенком обходиться умно и по-взрослому - ребенок растет и развивается быстрее и качественнее. 

А вот бедолагу Натали Гончарову Давид Яковлевич при всей его мягкости ненавидел всеми фибрами. Он искренне считал, что великий русский поэт Пушкин был достоин лучшей жены. Однако своего мнения никому не навязывал и не мешал ученицам - отроковицам восхищаться Натали. Даже вступал с нами в дискуссии и просил убедить его в обратном. А потом расставлял свои акценты - но не подавлял, а излагал свое мнение и никогда не корил за несогласие с ним. 

Все-таки странная штука память - вот ведь какие мелочи зафиксировала, включая негативные! А ведь все остальное школьно-обязательное, тщательно вдалбливаемое - физики-математики, истории - географии - с годами либо выветрились напрочь из моей среднестатистической дамской головы, либо сохранились лоскутьями... А цельными и яркими у меня остались только горячо любимые биология и химия - и все, что заложил мудрый педагог Давид Яковлевич Райхин.

Ольга Зайкина,
кандидат биологических наук,
ведущий научный сотрудник Института иммунологии МЗ РФ

САЙТЫ ПО ТЕМЕ: