«Лоренс Вайнстоун, Доктор Медицины, Заведующий" - было написано на видной медной табличке на тяжелой, красного дерева, двери. Я постучал и вошел как обычно, без паузы. Вайнстоун владел огромным угловым кабинетом, в два раза большим, чем мой. Мне всегда казалось, что я захожу в средневековый зал. Окна занимают две стены и направлены к Бруклину, так что статуя Свободы не видна оттуда. Непомерных размеров мебель, хаотично перемежающаяся с африканскими и азиатскими сувенирами и огромным столом красного дерева, заполняли почти всё пространство кабинета.
За огромным столом, поглощенный журналами и книгами, сидел Председатель Хирургии Вайнстоун, которого его друзья звали просто Ларри. Ему было уже прилично за шестьдесят. Его голова представляла из себя раннюю лысину, обрамлённую венчиком тонких седых волос. Он был невысокий и коренастый, хорошо упитанный, с пухлым, но приятным лицом.
Не жена ли мне однажды сказала, что он ей напоминает хомяка?
Характерный для нашей расы нос поддерживал толстую пару очковых стекол, тяжелый двойной подбородок падал на ярко красный галстук «от Гуччи». Заведующий был безукоризненно одет в темный в тонкую полоску костюм, консервативную белую рубашку и итальянские ботинки. Он покупал гардероб в Лондоне или Париже во время своих ежегодных поездок или в лучших магазинах Манхэттена – только во время распродаж, разумеется…
Я знал Вайнстоуна с 1995 года, когда он принял меня на работу из штата Миннесота. Какой интересный и красочный характер - история его жизни могла заполнить книгу! Однажды одним из воскресных дней туманной и ленивой зимы мы расслабились у камина в его доме, построенном на берегу залива в местечке, упомянутым в «The Great Gatsby», и он рассказал нам сокращенную версию своей биографии. Его короткие ноги свисали с кожаного дивана. Мы потягивали из стаканов, заполненных ужасно сладким токайским вином, и слушали его совершенный английский язык, все еще тяжело приправленный центрально-европейским акцентом.
Он был единственным сыном Вайнштейнов, пары из среднего класса в Бухаресте. В конце войны он был одиноким, напуганным ребенком, прятавшимся в подвале, в то время как его родители скрывались где-то в другом месте.
После войны прибыли русские и к власти пришли коммунисты. Лео, или Леопольд Вайнштейн - его тогдашнее имя - был отправлен родителями пароходом в Канаду. Вооружённый номером довоенного отцовского счета в Женеве, он был хорошо финансирован. Деньги позволили ему поступить в шикарную школу-интернат в Оттаве. Я вообразил молодого Лео, его имя теперь англизированное - Лоренс Вайнстоун: маленький, темный и полный мальчик среди канадских англо-саксонских протестантов, высмеивавших его грубый румынский акцент и неспособность к спорту. Это было, вероятно, то место, где он развил свою толстокожесть и способность выжить и превосходить других. Качества эти поддерживались остроумием, мудростью и удивительным личным обаянием.
Затем была медицинская школа в Торонто и хирургическое обучение в лучших центрах Англии, где он получал личные наставления от хирургических гигантов. В конце 1960-ых он прибыл в США, в Бостон, с многообещающей преподавательской позицией на Среднем Западе. Когда ему было 40, он возглавил отдел оперативной хирургии в «Джуиш-Айленд-госпитале», став одним из самых молодых Председателей Хирургии в США.
Он находится на этой должности почти двадцать лет.
Доктор Вайнстоун положил свой журнал, посмотрел поверх стекол очков и улыбнулся мне. «Как поживаете, Марк?». Я устал, меня только что выгнал из операционной жадный неуч - ублюдок Сорки, и я все еще был зол. Согласно приметам, будет плохой тошнотворный день!
«Отлично. Спасибо, доктор Вайнстоун. Вы хотели видеть меня?».
«Я только хотел поговорить с вами относительно моей лекции, которую я буду читать. Возможно, вы могли бы помочь мне». Подняв голову, он заметил следы от маски. «Вы оперировали? Что вы делали?».
«Всего лишь простое кровотечение из верхних отделов ЖКТ, вероятно из дуоденальной язвы. Силверштейн разбудил меня этим утром, так что я начал оперировать с Радецки». Я переместил центр тяжести, и мой голос изменился в более сердитый тон. «После этого больной был похищен Сорки! Чудовище вынудило меня уступить, а эта сука, Макфадден, позволила ему сделать это!».
«Успокойтесь, Марк, - Вайнстоун оперся на стол и встал на ноги - Ваше лицо становится того же цвета, что и мой галстук! Так и инфаркт можно заработать». Вайнстоун обошел стол и взял меня под руку слева. Он брал каждого собеседника под левый локоть - это была часть его обаяния. Затем он повел меня присесть на его шикарную кожаную кушетку, которая была более удобна, чем моя кровать. «Сколько раз я вам говорил, что не стоит относиться к этим вещам так серьезно?».
Я не отвечал, хотя я знал, что это уже было довольно много раз.
«Посмотрите на меня, Марк. Я возбужден? Я расстроен?».
«Но, доктор Вайнстоун, - сказал я, сопротивляясь его успокаивающему поведению - так дальше продолжаться не может! Раньше они похищали наших пациентов из приёмного отделения ночью, но теперь они делают это средь бела дня! Большинство этих пациентов погибают, и с этим нельзя мириться!». Вайнстоун замахал руками и заговорил шепотом.
«Сбавьте ваш голос, иначе нас услышат секретари. Вы никогда не знаете, кто находится за дверью. Насколько я знаю, эта комната прослушивается. Видели новый потолок?». Он указал, пробуя отвлечь меня. «Новые лампы. Правда, хорошие, а? Только Манцур может выжать деньги из Говарда для реконструкции. Вы же знаете, насколько он скаредный. Я вам говорил, что Манцур будет ценным членом нашей команды как вице-председатель? Ваша комната должна быть также отреставрирована. Фактически, Манцур пообещал это сделать. Вы должны будете выбрать новую мебель, подумайте также об обоях». При более нормальных обстоятельствах, я бы соображал быстрее.
«Я не нуждаются ни в каких обоях от Манцура».
«Марк, посмотрите на меня. Вы думаете, что я глуп?» - Вайнстоун поместил свою руку на мое предплечье.
«Нет, вы не глупы». Он посмотрел мне прямо в глаза, и моя совесть позволила мне смотреть на него так же.
«И при этом я не новичок в этом деле. Я был Председателем в течение более чем двадцати лет. Как давно вы в этом госпитале? Четыре года?».
«Три с половиной» - поправил его я кротко.
«Я нахожусь здесь пять лет». Он снял свои запотевшие очки и начал полировать линзы кончиком своего галстука. «Кажется, прошли годы с тех пор как я оставил «Джуищ-Айленд-госпиталь». Он глубоко вздохнул: «Вы думаете, что я не знаю, кто такой Манцур и Сорки?».
Мне это начинало надоедать. Я знал, что он готовится к одному из своих шаблонных нравоучений, которые я давно слышал и могу рассказать почти дословно. «Так что вы хотите, чтобы мы продолжали жрать это дерьмо? Всё больше и больше дерьма с каждым днём?».
Вайнстоун проигнорировал мои слова: «Марк, слушайте меня, в этом нет ничего удивительного. Госпиталей, подобных нашему, полно по все стране. Есть несколько очень хороших хирургов, много средних хирургов и несколько ребят подобных Сорки». Он не упомянул Манцура. Он никогда не любил включать старого Манцура в ту же самую категорию, что и Сорки, но я не хотел это спускать на тормозах.
«И Манцура тоже» - заметил я.
«Марк, как долго Манцур и Сорки оперируют здесь?».
«Я не знаю точно… двадцать лет или около того?!».
«Тогда, вы видите, что эти парни убивали пациентов в течение более чем двадцати лет. Вы думаете, что мы можем остановить их за один день? Они убивали и они продолжат убивать. Наше задача здесь - это обучать резидентов и развивать академическую атмосферу, которая, постепенно возможно, и должна будет изменить даже плохих парней. Это занимает время. Мне потребовалось почти двадцать лет, чтобы изменить хирургическую службу в «Джуиш-Айленд-госпиталь» на такую, какой она сейчас является."



Я начал терять концентрацию, но он к счастью, направил мысль в другое русло, подальше от этой темы. Наконец, заключил он: «Я согласен с вами, что Сорки является проблемой. Мы должны будем решать с ним рано или поздно. Но, вспомните и скажите, сколько раз я вам это говорил - никогда не боритесь на двух фронтах. Вы должны идти на компромисс. Даже Сталин подписал договор о ненападении с Гитлером». Договор, который он заключил, в июне 1941 из-за недостаточной подготовки к войне, был причиной самой большой потери человеческих жизней в истории современных войн. Я не напомнил ему этого…
Беверли, исполнительный секретарь Вайнстоуна, прервала его урок истории Второй Мировой Войны. Она вошла в комнату без стука, как всегда.
«Доктор Вайнстоун, - она начала глубоким гортанным голосом. (Мой коллега, доктор Чаудри, когда-то пошутил, что услышал ее голос на автоответчике 1-900-SECRETARY. По крайней мере, я подумал, что он пошутил. Ничего в этой женщине не удивило бы меня) - звонили из Правления, из медицинского офиса доктора Сорки, чтобы напомнить Вам об обеде с ним и доктором Манцуром. Они хотят знать, сможете ли вы прийти в среду в ресторан «Марко Поло» в шесть тридцать. Я сверилась с вашим расписанием - это время подходящее. Могу я сказать, что Вас это устраивает?».
«Спасибо, Беверли. Да, сообщите им это. Кто следующий записан ко мне на прием?». Она, не заглядывая в ежедневник, ответила: «Госпожа Макфадден хочет видеть Вас. То есть, после того, как Вы закончите разговор с доктором Зохаром. Её приход незапланирован, как обычно…».
Беверли улыбнулась саркастически в мою сторону и оставила комнату. Ей было около тридцати, высокая блондинка с привлекательным, но угловатым лицом, подчеркнуто красивой улыбкой, крепкими ногами и хорошо очерченной задницей. Типичная девочка из Новой Англии в Бруклине. С Беверли у меня никогда не было дружеских отношений, но мы были терпимы друг к другу. Вайнстоун любил ее - он всегда был рад красивой женщине около него. Он подчеркивал снова и снова, что его исполнительный секретарь должен быть «презентабелен». Я не был единственным, кто думал, что его слова звучат слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она дразнила меня несколько раз в прошлом и играла на моих искушениях.
Я сопротивлялся этому. Уступить искушениям в этой окружающей среде было бы убийственным для меня. Наш предыдущий администратор отдела, Тамара, черная девочка, которая была уволена доктором Вайнстоуном, попыталась предъявлять иск ему и мне за «сексуальные домогательства». Ему - за то, что он неоднократно сжимал ее локоть; мне - за то, что я переодевался на операцию, не закрывая дверь. Я быстро выучился, что в этой стране, в этом городе, любая женщина, которая работает рядом, может быть опасна.
Вайнстоун возвратился к столу и махнул мне на прощание после быстрого подмигивания. «У меня все под контролем. Доверяйте мне!» – так следовало понимать его жест.
«Тактика Вайнстоуна - есть и пить с триумвиратом, с монстрами…» - бормотал я про себя, пока брел к моим палатам. На седьмом этаже Радецки шел навстречу с интерном и двумя серьезными студентами, идущими за ним. Операционная шапочка все еще была на его голове; он, должно быть, только что закончил операцию вместе с Сорки. Павел подмигнул мне хитро. Мне было любопытно поговорить с ним. Он выглядел счастливым.
«Эй, доктор Зохар! Интересуйтесь, что мы сделали с доктором Сорки?».
«Да, Павел!». Было ясно, что эти два студента понятия не имели, о чем мы говорили. Интерн выглядел едва проснувшимся. «Что вы и это пресмыкающееся сотворили вместе? Я надеюсь, что не угробили беднягу?».
«Угробили? Ваш главный резидент - Павел не угробил никого. Даже Сорки не убивает никого, когда я с ним. Когда вы оставили нас, когда вам сказали оставить нас - мы только закончили пересекать блуждающий нерв, так? Затем мы сделали красивую гастрэктомию, всего сорок пять минут – нечего делать! Мы использовали сшивающие аппараты – степлеры! Никаких ручных швов или прочей ерунды…».
«Павел, какая гастрэктомия? Бильрот І или II? Вы исследовали двенадцатиперстную кишку? Вы нашли и разобрались с кровоточащей язвой?». Радецки снял шапочку и начал гладить свои тонкие белокурые волосы и размышлял: «Мы сделали Бильрот I - отсекли дистальную часть желудка и сшили проксимальную часть его с двенадцатиперстной кишкой. Нет, мы не видели язвы. Мы даже не открывали двенадцатиперстную кишку. Мы сделали все степлерами».
«Павел, - я сказал с таким большим количеством сарказма, какой я только мог собрать - Вы верите в Бога?». Его перепуганный взгляд перескакивал то на студентов, то на интерна. «Тогда молитесь! Просите, чтобы дно кровоточащей дуоденальной язвы, которое вы оставили нетронутым, не начало кровоточить снова. Фактически, то, что вы сделали с вашим новым дружком Сорки, называется «удаление желудка без ликвидации причины, которая была показанием к операции». Ферштеен?».
Радецки казался озадаченным. Никакой хирург, даже резидент, не любит, чтобы про него говорили спустя несколько минут после операции, что его технический шедевр концептуально дефектен.
«Доктор Зохар, - он не успокаивался - может, не так резко, а? Вы и я сделали ваготомию. Мы пересекли нервы, сокращая кислотную продукцию. Это предотвратит любое возобновление кровотечения!».
«Дубина, дубина Сорки, - думал я про себя - недоразумение ходячее... Украл у меня операцию, «слепил туфту» больному, да ещё и резидента ввёл в заблуждение».
«Послушайте, Павел. Я бы на вашем месте смотрел за этим парнем в оба. Держу пари, что он закровит опять. Желаю удачи!»

Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: Записки врача:
Пер. с англ./ Профессор Z. — Петрозаводск: ИнтелТек, 2004. — 327 с.
ISBN 5-98157-020-2
УДК 82 ББК 84 (4 ВЛ)
© Профессор Z, 2002, 2004
© Physician's Publishing Company, 2002
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «ИнтелТек»