— Инка, на фига ты этого хилого математика позвала? Шкилет очкастый! Дистрофик сутулый! Интеграл ходячий! — громким шепотом вопрошал физкульт-инструктор Сундуков у студентки-испанистки Инессы, показывая на меня толстопалой волосатой ручищей и недобро поигрывая бицепсами-трицепсами-квадрицепсами, угрожающе выпирающими из-под футболки.

— Ты не прав, Сундуков, этот мехматянин занятный... — защищающе протянула Инесса, однако не стала опровергать нелестных определений, тем более что все соответствовало истине: я действительно хил, тощ, очкаст, сутул и, видимо, имею портретное сходство с интегралом.

— Инка, этот костыль математический мылится в твои ухажеры, да нешто он пара тебе? — багровея, возмущался Сундуков. — Ты вся такая из себя, красотка хоть куда, милашка-очаровашка, а этот хмырь — что жердь ребристая...

— Не пара, — легко согласилась Инесса и удовлетворенно взглянула на себя в настенное зеркало, — но он тоже хороший.

К счастью, затренькал входной звонок, в квартиру влетели Инессины однокурсницы-филологички, тоже приглашенные на субботний домашний обед, и тут же застрекотали про испанскую литературу. А потом к ним подключились Инессины мама и бабушка, которые как раз и дали Инессе испанское имя и направили в университет на испанскую филологию.

Во время беседы Сундуков продолжал напрягать мускулатуру и время от времени ронял: "Прикольно! Улетно! Клёво! Потрясно! Атасно!" — хотя ничего испанского не читал, даже Мигеля Сервантеса и Лопе де Вегу. Однако на него никто особо не обращал внимания, только Инессина бабушка поправила, когда Сундуков, желая блеснуть эрудицией, назвал "Дон-Кихота" испанским фольклором. Пристыженный Сундуков притих и далее демонстрировал мускулатуру уже молча. Потом напыжился и вспомнил, что у Гарсии Лорки есть "суперский стих про военного и чужую жену", за что заработал снисходительный взгляд и сочувственный вздох Инессиной мамы. А одна из Инессиных подружек ядовито порекомендовала Сундукову не называть Инессу "Инкой", потому что инки — это индейское население Южной Америки. 

Я же тем временем старательно запоминал все произносимые имена других испанских писателей, чтобы прочитать их и в свой следующий визит (а приглашение на 7 ноября я уже получил от Инессиной бабушки — после того, как назвал роман Сервантеса незабвенной ценностью, пьесы де Веги вечно актуальными, а стихи Лорки бессмертными) достойно поддержать испанско-литературную беседу, дабы завоевать сердце красавицы Инессы и посрамить хама Сундукова (к сожалению, и он получил приглашение — от Инессы). Не исключено, что Сундуков тоже начнет прорабатывать испанскую литературу, но до ноябрьских праздников он вряд ли осилит больше, чем "Учителя танцев".

Звучные имена испанских авторов поминутно слетали с филологических губок: Бласко Ибаньес, Бенито Перес Гальдос, Мигель де Унамуно, Хуан Валера, Хуан Гойтисоло, Ана Мария Матуте... Имена-то какие — звон гитары и стук кастаньет! Любопытно почитать произведения авторов с такими замечательными именами. И названия впечатляют: "Кровь и песок" Ибаньеса, "Печаль в раю" Гойтисоло, "Мертвые сыновья" Матуте.

Со званого обеда я ушел раньше всех и, подсчитав имеющуюся в кармане наличность, устремился в книжный киоск — затариться испанской литературой. Книги в киоске лежали стопками и кучками, забивая все крохотное застекленное пространство, от ярких обложек рябило в глазах, и углядеть то, что мне нужно, было затруднительно. И я спросил сердитую продавщицу, зеленоволосую и цветноликую (на ее щедро раскрашенном лице наличествовали все цвета радуги с оттенками и переливами):

— Скажите, пожалуйста, у вас есть "Мертвые сыновья"?

— Нет, — хмуро прогнусила зеленоволосая-цветноликая, — есть только "Трупы в подвале" и "Пришествие мертвяков".

— А "Кровь и песок" есть?

— Да. Только называется "Кровавые пески". Это про бандитскую разборку в Сахаре.

— Нет, спасибо, мне нужно "Кровь и песок" Бласко Ибаньеса.

— Молодой человек, не выражайтесь!

— Бласко Ибаньес — это испанский писатель.

— Испанского нету. Есть французский Сименон, английский Чейз и американский Хэммет. Да вы лучше наших почитайте — Воронина и Тополя.

— А вы знаете, что кроме криминально-детективной литературы еще и другая существует? Реалистическая, например? — ехидно поинтересовался я.

И тут же пожалел: продавщица цветом лица сравнялась с волосами, став полностью зеленой, — ну прям царевна-лягушка! — и по-змеиному прошипела:

— Ишь, развыпендривался... — И упрекнула: — А еще очки надел и канает под интеллигента!

Затем эта земноводная-рептилия поостыла, возвернула свою лицевую многоцветность и дала дельный совет:

— А за реалистической литературой ступайте в библиотеку!

Я поблагодарил зеленоволосую-цветноликую за ее любезность и, глянув на часы, поспешил в районную библиотеку.

Там меня встретила грустная усталая девица, у которой было все наоборот: волосы разноцветные, а лицо зеленое. Она внимательно выслушала меня, похвалила за интерес к испанским классикам, сама прошлась со мной по стеллажам, оживилась и тоже поменяла цвет лица — появился румянец и поуменьшилась зелень.

Нагруженный книгами я пришел домой и тут же открыл томик Бласко Ибаньеса. И читал его до утра — не мог оторваться. И все воскресенье читал.

Перечитав всего Ибаньеса, я приступил к "Донье Перфекте" Переса Гальдоса — классная вещь! И вот уж действительно вечно актуальная — такие грымзы, как донья Перфекта, во все времена водятся.

Сгонял в библиотеку — разноцветноволосая встретила меня как родного. А цвет лица у нее уже совсем не зеленый и приятно блестят глаза. И выглядит намного лучше, чем в ту субботу. Дала мне почитать книгу Мигеля де Унамуно: там повесть "Абель Санчес" и роман "Тётя Тула".  "Тётя Тула" понравилась мне не меньше "Доньи Перфекты", я имею в виду книжки, а не героинь. А "Абель Санчес" как-то огорчил — не люблю я каинов завистливых.

Пошел менять книгу, поблагодарил библиотекаршу. Та очень обрадовалась, что мне понравился Унамуно. Ей он тоже нравится, особенно философический  "Абель Санчес". А она ничего девчонка, миленькая, только худенькая и бледненькая. Студентка, в Институте культуры учится. А тогда, когда я ее впервые увидел, она болела — на лекции на сквозняке простудилась, — а заменить некем, в библиотеке она одна в абонементном отделе. А сейчас выздоравливает. Дала мне книжку Хуана Гойтисоло и обещала попридержать для меня "Пепиту Хименес" Хуана Валеры.

"Печаль в раю" Гойтисоло — это про гражданскую войну в Испании. И ничуть не хуже моего любимого Хемингуэя.

Понес "Печаль в раю" обратно в библиотеку. Там меня ждала окончательно выздоровевшая и существенно похорошевшая библиотекарша с книгой Аны Марии Матуте. Сказала, что ее тоже зовут Анна, только вот Ана Мария Матуте пишется с одним "н", а она с двумя. Я предложил ей звать ее на испанский манер — Анитой. Анна с двумя "н" согласилась. А она очень даже симпатичная, эта Анна-Анита. И голос у нее приятный. И улыбка приветливая. И глаза добрые.

"Мертвые сыновья" Матуте — семейное жизнеописание поинтереснее "Будденброков", которые матушка заставила меня прочитать в школьные годы. Впрочем, "Будденброков" я тоже прочитал с удовольствием. Поделился своими сравнениями с Анитой — оказалось, что она тоже всегда сравнивает писателей разных стран. Оставил Аните свой домашний телефон.

Анита позвонила и сказала, что отложила мне испанские новинки. Пришел, а у нее волосы уже не разноцветные, а одинаково темненькие. Оказывается, она тогда неудачно выкрасилась, а теперь вот удачно. Мне понравилось. Так ей куда лучше, чем по- разноцветному.

Вот и 7-е ноября на подходе — День согласия и примирения. А я, пожалуй, не пойду в гости к Инессе — в знак согласия с Инессой, что я ей не пара, и в знак примирения с мускулистым Сундуковым. Я лучше в праздники прочитаю сборник современных испанских писателей, а потом мы с Анитой их обсудим.

Ольга Зайкина

август 2003 г.

(сюжет подсказан на литературном форуме "Житейские кружева")